Блуждающие огни - Страница 95

Мы немного посидели молча. Я теребила свисток, висевший у меня на шее на шнурке, такие свистки есть у всех курьеров, мы свистим в них, чтобы нас не сбили машины. Наконец я встала и откинула подставку велосипеда. Я взглянула на Костяшку. В его глазах и в усмешке была все та же мрачная серьезность. Глаза стали черные-черные, словно сильно расширились зрачки. Я хотела поблагодарить его, но слова застряли у меня в горле. Я просто кивнула, надела шлем и уехала обдумывать то, что он мне сказал.

8

Томми сочинил новую историю и поведал ее мне, когда мы вымыли посуду после обеда. Мы сидели с ним в кухне за столом, и он своими маленькими бумажными фигурками разыгрывал для меня представление. Речь шла о китайце, который упал в трещину на тротуаре за домом тетушки Хилари, провалился сквозь землю и оказался в волшебной стране, где все жители - красотки-модели или кинозвезды. И все они хотят выйти замуж за китайца, но он очень скучает по своей семье и объясняет им, что не может жениться ни на одной из них, даже на актрисе, которая получила «Оскара» за роль в фильме «Мизери», от которой Томми почему-то был без ума.

На ногах у меня возлежит старый черный Лабрадор Чаки, а на коленях свернулся Рэкси. Мэтт и Джефф так сплелись друг с другом на диване, что трудно понять, кто из них где. Оба они - помесь немецкой овчарки бог знает с кем; сначала я нашла Джеффа и второму старому псу дала имя Мэтт, так как они с первой же минуты стали неразлучны. Джимми - отчасти такса, отчасти колли, поди разберись, - распростерся своим длинным мохнатым телом перед дверью, словно коврик. Патти - почти настоящий пудель, но и в ней есть какая-то неприметная примесь, поскольку она не такая возбудимая, как все пудели. Сейчас она сидит на подоконнике, следит за проезжающими машинами и делает вид, будто она - кошка.

- Самое печальное, - рассказывает Томми, - что китаец знает: он никогда не вернется домой, но все равно останется верным своей семье.

- Откуда ты взял эту историю? - спрашиваю я Томми.

Он пожимает плечами, а потом говорит:

- Я правда очень скучаю по тебе, Мэйзи. Ну как же я могу его бросить?

Я чувствую себя настоящей свиньей. Знаю, что это не моя вина, знаю, что стараюсь сделать все, что могу, для нас всех и для нашего будущего, но мозг у Томми не очень хорошо воспринимает такие понятия, как сроки, и мои объяснения он так и не усвоил. Он просто знает, что я все время ухожу и не беру с собой ни его, ни собак.

В дверь стучат. Джимми, с трудом поднимаясь на ноги, отходит в сторону. И в кухне появляется тетушка Хилари. Она со значением смотрит на часы.

- Ты опоздаешь в школу, - говорит она. Тетушка Хилари не ворчит, она слишком хорошо меня знает.

Мне хочется сказать: «Плевала я на эту проклятую школу», но я спускаю Рэкси на пол, сгоняю со своих ног Чаки и встаю. Томми и шесть собак смотрят на меня с надеждой - вдруг мы идем гулять, и все разочарованно опускают головы, когда я беру рюкзак, набитый учебниками.

Я обнимаю и целую Томми и прощаюсь с каждой собакой. Они вроде Томми, долгий срок ничего для них не значит. Они знают только одно - я ухожу, и они не могут пойти со мной. Рэкси робко делает несколько шагов к двери, но тетушка Хилари подхватывает его на руки.

- Ну-ну, Рэкси, - говорит она, - ты же знаешь, Маргарет нужно в школу, она не может тебя взять.

Маргарет. Это та самая, кто ходит в школу и работает курьером, покидая свою семью пять дней и четыре ночи в неделю. Она - предатель.

Я - Мэйзи, но и Маргарет тоже.

Я прощаюсь, стараясь ни с кем не встретиться глазами, и направляюсь к метро. К тому времени, когда я вхожу туда, глаза у меня уже сухие. Я задерживаюсь на платформе. Когда подходит поезд, который идет в южную часть города и останавливается там, где мне следует выйти, чтобы попасть в школу, я не выхожу, а еду в центр города. И шесть кварталов иду пешком до автобусного вокзала.

Пока я стою в очереди в кассу, где продают билеты, к подошве моего ботинка прилипает шматок жевательной резинки. Я пытаюсь счистить его кусочком старой ткани, которую нашла у себя в кармане, - не очень это полезное приспособление для такой цели, - и тут парень за окошком усталым голосом говорит:

- Следующий!

«Интересно, кто ждет его дома?» - думаю я, пока приближаюсь к кассе, шаркая ногой, чтобы прилипшая к подошве резинка снова меня не застопорила.

- Сколько стоит билет? - спрашиваю я.

- Смотря куда вы едете.

У парня прилизанные, начавшие редеть волосы, зачесанные на левую сторону. Тощий молодой человек в выцветшей рубашке и в брюках, слишком мешковатых для него, старательно выполняет свою работу. Один глаз у него подергивается, и мне невольно кажется, будто кассир мне подмигивает.

- Точно, - соглашаюсь я.

Мой мозг что-то не сечет сказанное им. Ах да! Ему ведь нужно знать место назначения. Мои мысли принимаются копаться в прошлом, выискивая название места, куда я покупаю билет, и обходя при этом плохие времена, притаившиеся в моей памяти и только того и ждущие, чтобы наброситься на меня. Но проскочить их невозможно.

Вот еще одна отличительная черта обитателей улиц: удается им уйти с улицы или нет, прошлое все равно причиняет боль. Может, и настоящее тоже не блеск, но обычно оно лучше того, что было прежде. Так и со мной, так и с Ширли, и почти со всеми, кого я знаю. Стараешься жить сегодняшним днем, как те, кто постепенно проходит «Двенадцать шагов» [«Двенадцать шагов» - программа реабилитации в «Обществе анонимных алкоголиков».]. А вообще-то стараешься вовсе не думать.